Дождь перестал, но вечереющее московское небо ещё дышало влажной свежей прохладой. На лобовом стекле притормозившей на углу машины, не сползая, не оставляя слезно размытый след, чуть дрожали чистые дождевые капли, и только на подходах к концертному залу «Зарядье» они вновь принялись озорничать, не посягая, а лишь касаясь строго выверенных парикмахерами локонов и челок собравшихся дам. Юбилейный концерт, посвящённый 100-летию трёх народных артистов СССР. Эдвард Мирзоян, Александр Арутюнян, Арно Бабаджанян. Это сейчас они на фотографии — молодые, двое в элегантно заломленных шляпах, один в сдвинутой на затылок кепке, улыбающиеся, азартные, до одури влюблённые в жизнь и уже меченые ею (понимаю всю непозволительность сравнения, не могу удержаться). Как остановленный кадр из фильма «Однажды в Армении», Трио Noodles. Объединённые ветрами, горами, певучим небом и пряной землей, единые детством, школой и московской консерваторией, избранные и благословленные Хачатуряном, обрученные с музыкой и обреченные на талант. Не знала, каюсь. Узнала, делюсь.

Александр Арутюнян. Правнук выпускника Феодосийской гимназии, руководимой Габриэлом Айвазяном, братом Айвазовского, внук руководителя церковного хора, сын кадрового офицера и выпускницы Машковской студии живописи. За «Кантату О родине» (29 лет) ему была присуждена Сталинская премия. Его Концерт для трубы с оркестром (30 лет) обрёл мировую известность, издан во всех странах мира и входит в обязательную программу многих консерваторий. Опера «Саят нова», 14 концертов почти для всех инструментов симфонического оркестра, церковная музыка, Концерт для скрипки «Армения 88» — плач о жертвах Спитака. Спустя годы, в течение трёх дней этот концерт будет звучать в центре Кеннеди в исполнении Национального симфонического оркестра под управлением Мстислава Ростроповича. Призы, звания, награды, Золотая медаль Александрова (концерты в воинских частях), «приз Орфей», для вручения которого был приглашен в США (за популярность его музыки), «Армянская рапсодия», как история дружбы. На предложение написать пьесу для хора с оркестром к правительственному концерту они с Бабаджаняном согласились, но с условием. Только для двух! Фортепиано. Noodles!

Эдвард Мирзоян. Его музыка сегодня звучит по всему миру. После премьеры его Симфонии для струнных и литавр в Москве Д. Шостакович назвал её достижением не только советской, но и мировой музыки. «Это шедевр», — вот первые слова Хачатуряна о его Сонате для виолончели. «В ней заложено много сердца. Я играю её с удовольствием и включаю в свой репертуар», — говорил Ростропович. Его «Струнный квартет» в исполнении автора с квартетом Комитаса звучал в Белом Доме по приглашению Кеннеди. До боли трогает материнское сердце тонкий лиричный, наполненный любовью «Альбом для внучки». Маленькие шедевры большого композитора, всю жизнь преподававшего в Ереванской Государственной Консерватории, но, благодаря которому, Армения в те годы стала центром силы на музыкальной карте страны.

Арно Бабаджанян. Великий Арно. Столько сказано, написано, прочитано, но как всегда, не знала, что… «Арно Бабаджанян — великолепный пианист, исполнитель крупного масштаба. Нельзя не пожалеть, что он не выступает в концертах» (Шостакович). «К великой радости пианистов, Арно Бабаджанян, посвятил себя композиторскому искусству, …Cнял с лучших в мире пианистов исходящую от него объективную угрозу конкуренции» (Гилельс). «Он редко талантливая музыкальная натура, при наличии композиторской одарённости исключительное физическое строение рук сулит достижение вершин фортепианной техники» (Николаевич). Не знала, что его фортепианная Поэма стала обязательным произведением для пианистов, участников III Международного конкурса Чайковского…

Вот такие Noodles с фотографии, великое армянское трио на программке Юбилейного концерта.

Мне, непозволительно невежественной, к тому же напрочь лишенной слуха, глупо писать о музыке. Потому только о чувственном, почти тактильном. Двери зала долго не открывали «Маэстро должен добиться абсолютного звучания». И вот, наконец. На сцене один из лучших оркестров мира — симфонический оркестр Мариинского театра. Еще мгновение, распахнулась дверь из другого мира, и он вышел на сцену. Нет, скорее, вылетел. Скульптурно статуарный стремительный свободный, в чем-то чёрном летящем, как плащ Мастера. Весь — движение. Валерий Абисалович Гергиев. Его имя графично, как горные уступы и скалистые изломы Осетии, музыкально, как шум низвергающегося весной полноводного Терека, дергано-непокорно, как бьющий из-под земли реликтовый природный источник, торжественно, как тишина над озером Цада, заповедно как высокий, почти невидимый с земли пролет беркута. Это он, по старинной легенде выходящий из скалы бородатый осетин в капюшоне, Хранитель, подстреливший золоторогого тура. Но вопреки легенде, он преподнес эти рога святому Георгию, покровителю своей земли, получив в награду священный талант, как благословение. Его подрагивающие пальцы, как трепещущие на ветру еще сложенные крылья орла на уступе скалы перед взлетом. А дирижерская палочка, прочерчивая пространство, будто рассекает воздух для полета. Он стоит сейчас в снопе света, чуть наклонив голову над партитурой, как над старинным рецептом, колдует, ворожит и поднимается, наполняет зал великая музыка. Она смеется, пританцовывает, плачет, шепчет о любви, и поет, поет свою вечную, древнюю, вписанную в общий геном, великую армянскую песнь. Мастер, Проводник, духовный эколог непримиримо, как с фальшивой нотой, борющийся с пандемией глухоты единственно целебной вакциной музыки. Лишь немного заголил, как провода, пальцы, чтобы заземлить, сделать слышимым для нас то, что слышит сверху. Фестивали Чайковского, Прокофьева, Римского-Корсакова, приуроченные к юбилеям великих, Петербургские «Звезды белых ночей», Московский Пасхальный, Мюнхенский. Не география Дирижера, биография Человека. Это по велению его сердца в амфитеатре Сирийской Пальмиры памяти казненного боевиками смотрителя и погибшего русского офицера звучала Чакона Баха. И сегодняшний единственный юбилейный московский вечер, тоже по велению его сердца. Посвящение трем армянским композиторам, тем кого знал, безгранично уважал, с кем был дружен. Как дань памяти, как венок на их могилы. Как будто на нервущуюся сплетенную древнюю нить, протянутую через столетие великой тройкой, в этот вечер бережно нанизали еще одну бесценную жемчужину его гениальные руки. Спасибо за этот вечер. И… Браво, маэстро!