«Автобиографии писать трудно, особенно для книги. Потому что здесь автобиография всегда выглядит, как подведение итогов. Говорю заранее: то, что я пишу – ни в коем случае не подведение итогов. И я не умудрен жизненным опытом. Даже как-то наоборот. Каждый новый день удивителен и неповторим. и самое главное, что к этой удивительности нельзя привыкнуть… Автобиографию писать трудно ещё и потому, что вся она (или почти вся) в стихах… Плохо ли, хорошо ли, но поэт всегда говорит в стихах о себе, о своих чувствах.

Родился в 1932 году в селе Косиха Алтайского края. В Сибири, Мать врач, отец военный. Самые первые детские впечатления: Омск, Иртыш, война. Закончил первый класс в июне 41ого, жил в пионерском лагере под Омском. Родители ушли на фронт. В 9 лет написал первые стихи, напечатали в областной газете. Первый гонорар принёс в школу и отдал в Фонд обороны. Лепёшки из жмыха, сводки по радио, цветочные клумбы, распаханные под картошку. Детский дом, полный детей, таких же как и он, ожидающих возвращения родителей». Ему повезло, мать вернулась. Началась новая послевоенная жизнь. Стихи писал всё время. Менялись города, менялись люди. Пробовался в Литинститут, отказали в виду «творческой несостоятельности». Поступил в Петрозаводске в Университет. Студенческая жизнь, баскетболист, волейболист, перворазрядник, ездил на соревнования, но… «махнуть рукой на стихи не удалось». И со второй попытки он всё-таки поступает в Литинститут. В своей так скупо описанной автобиографии вспоминает поездку на Северный полюс, на дрейфующую станцию. «С какими парнями познакомился там. После работы вваливалисть в палатки, и оттуда громыхающий смех распугивал случайных белых медведей, подходивших к лагерю. Домики стояли прямо на льдине. Четную и нечетную сторону определял авиационный штурман. Все вместе подыскивали имя самой северной улице. Нашли. «Дрейфующий проспект!». «На моём письменном столе лежит старая фотография. 6 молодых, очень красивых улыбающихся парней: 6 братьев моей матери. В 41ом все ушли на фронт, вернулся один. Сейчас я старше любого из них. Кем бы они стали… Они успели стать только солдатами и погибнуть. Я писал свой Реквием и для этих шестерых… А ещё я очень хочу написать настоящие стихи. Главные. Те, о которых думаю всё время. Я постараюсь их написать. Если не смогу, — будет очень обидно».

Рычит басовое тризвучие имени, смягчённое, озарённое нежным благодатным светом Рождественно божественного таланта. В его плавающих, чуть навыкате глазах, голубыми полусферами преломляющими мир, земная глубинная мудрость и всепонимающая мужская любовь. Чуть заикающийся, в обычной жизни ссутулившийся, как бы стесняющийся своего роста и славы, на сцене он исполин, швыряющий жадным ушам и душам:

Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест.
Я тащил на усталой спине свой единственный крест.
Было холодно так, что во рту замерзали слова.
И тогда я решил этот крест расколоть на дрова.
И разжег я костер на снегу
И стоял, и смотрел,
Как мой крест одинокий удивленно и тихо горел
А потом зашагал я опять среди черных полей.
Нет креста за спиной…

Без него мне
Еще тяжелей.

В нём всегда жило какое-то ощущение боли и вины. За то, что поздно родился, за то, что не был тем седьмым, ушедшим с братьями матери на фронт. И тема войны, тема так и не прожитой ими молодой жизни мучила ег, искала выхода в строках, простых и страшных.

Жил да был человек маленький
У него была служба маленькая
И маленький очень портфель
Получал он зарплату маленькую
И однажды прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко небольшая, казалось, война
Автомат ему выдали маленький,
сапоги ему выдали маленькие,
Каску выдали маленькую
И маленькую — по размерам — шинель.
…А когда он упал —
Некрасиво, неправильно,
В атакующем крике вывернув рот,
То на всей земле не хватило мрамора,
Чтобы вырубить парня
в полный рост!

Нет, у него не встретишь восклицаний, проповедей, гимнов, показных экзальтированных чувств, растянутых словесных баннеров. Всегда тихо, вполголоса, как рассказ Чехова, как рассвет над морем, как мокрый от выпавшей утренней росы куст жасмина на его подмосковной даче. Его стихи непредсказуемы, но всегда логичны. Миражи в пустыне, ложные перспективы, развилка дорог, куда он свернет? И он сворачивает и всегда выводит на ту самую, единственно правильную дорогу. Оксюморон своей поэзии, он своевременен и современен, красноречиво молчалив и мысленно многословен. Его время не прошедшее, оно настоящее, сегодняшнее, кажется, открой сейчас он свой аккаунт, выложи свои фотки с этими глазами полусферами в инстаграмм, миллионы подписчиков-фанатов постили бы его строки.

Человеку надо мало, чтоб искал и находил,
Чтоб имелись для начала друг один и враг один
Человеку надо мало,
Чтоб тропинка вдаль вела,
Чтоб жила на свете мама,
Сколько нужно ей — жила.
Невеликая награда
Невысокий пьедестал.
Человеку мало надо.
Лишь бы дома кто то ждал.

В его строках о любви всегда сквозит светлая (не безысходность!) грусть (не влюбленного!) любящего мужчины, потому так писал о Женщине. Понимая, зная, чувствуя её вчерашнюю, сегодняшнюю, вечную

Вот ведь как… явилась первой! надо было опоздать,
Где нибудь в сторонке встать
Что поделать — сдали нервы.
Шла, как будто на экзамен, с пятницы считала дни
Дура! Сделала прическу, влезла в новое пальто,
Торопилась, как девчонка! Прибежала! дальше что?
…Современная женщина, современная женщина
То грустна, то задумчива, то светла, и торжественна
Доказать её слабости, побороть её в дерзости,
Зря мужчины стараются, понапрасну надеются
Не бахвалится силою, но на ней тем не менее
И заботы служебные, и заботы семейные
Всё на свете познавшая, все невзгоды прошедшая,
Остается загадкою современная женщина

Его стихи как безопасный наркотик, открывающий позабытое в будничном забеге какое-то тибетской чистоты чувство. Это же наши слова, это же мы про себя шепчем или уже вслух...

Я в глазах твоих утону, можно?
Ведь в глазах твоих утонуть счастье
Подойду и скажу: «Здравствуй!
Я люблю тебя. Это сложно»

Однолюб. Всю жизнь любил свою единственную жену, свою Алёну. Спустя десятилетия брака, в комнате, на кухне не мог пройти мимо, чтоб не дотронуться до её руки, не поцеловать в шею. А она после его ухода каждый день пешком шла к нему на могилу, выкуривала сигарету и возвращалась домой. Каждый день. В любую погоду. Это глубоко спрятанное личное горе и личное счастье двоих, не выпяченное спустя годы на токшоу, не замусоленное рассказами и влажными (не от софитов ли?) глазами. Это их тайна и, может быть, одна из самых великих историй современной любви.

Мы совпали с тобой, совпали
В день, запомнившийся навсегда.
Как слова совпадают с губами,
С пересохшим горлом — вода.
Мы совпали, как птицы с небом
Как земля с долгожданным снегом
Совпадает в начале зимы,
Так с тобою совпали мы.
Мы совпали, ещё не зная
Ничего о зле и добре.
И навечно совпало с нами
Это время в календаре…

Всё начинается с любви.
Весна шепнет тебе
Живи!
И ты от шепота качнешься,
И выпрямишься,
И начнешься
Все начинается с любви…

Странно читать его стихи, ставшие песнями, они уже не читаются, поются. Сверкучим, брызжущим тёплым, до одури солнечным талантом Бабаджаняна обретя музыкульную живую плоть в непревзойденно недостижимом исполнении Магомаева, они стали классикой, не мраморно статуарной, а живой и вечной. И кружит колесо, твистует лучший город земли, бежит проселочная дорога навстречу деревенской свадьбе, летит за спиной загорелый ангел, ведут сквозь века и расстояния следы в обреченной невозможности повернуть обратно, и звучит осовремененным Крунком уже ставший классическим, уже почти армянский надрывно больной великий Ноктюрн.

Роберт Иванович Рождественский. Он был ещё и блестящим переводчиком, публицистом, вёл передачи с этим легким заиканием, которое привораживало к экрану (не отлепиться ). Трижды был приглашён в жюри Каннского фестиваля. Издал первый поэтический сборник Высоцкого. Как сейчас помню эту маленькую книжку «Нерв», которую читала вся страна (кстати, название придумала супруга); первый выпустил ранее запрещённые стихи Мандельштама и Цветаевой. По-моему, это был самый честный из всех 60-десятников поэт, без надрыва, без развёрнутых транспорантов, реющих знамен, без изломанно интеллектуальной блестящей мысли, не вводящий в ступор от таланта и восторга. Просто тихой экстрасистолой отвечало сердце, узнав в его строках правду, свою правду, только что, вот только что им озвученную.

Неправда, что время уходит.
Это уходим мы.
По неподвижному времени
По его протяженным долинам…
Ибо же установлено кем то давным — давно
Весь человеческий опыт — есть повторенье ошибок
И мы идём к горизонту.
Кашляем. Рано встаем,
Открываем школы и памятники,
Звезды и магазины.
Неправда, что мы стареем!
Просто мы устаем…

Каждую весну в преддверии майского салюта, когда солнце заходит за башни Кремля, и чуть колышется пламя распятой на земле безымянной звезды, начинает свой отсчет метроном, и медленно поднимается, встаёт вместе со страной моя маленькая семья, потому что нельзя петь, поднимать бокалы, травить анекдоты, жарить шашлык, потому что вот с этими словами, вбитыми с детства в душу, сейчас начинается Минута Молчания;

Помните!
Через века, через года, — помните!
О тех, кто уже не придёт никогда,
Помните!
Люди! Покуда сердца стучатся, —
Помните!
Какою ценой завоевано счастье,
Пожалуйста помните…
Во все времена бессмертной земли помните,
К мерцающим звездам ведя корабли
О погибших помните
Мечту пронесите через года и жизнью наполните,
Но о тех, кто уже не придет никогда, заклинаю
Помните!

Как он написал? «Человеку надо мало…»
А мне кажется:
Человеку надо много,
Если он посланник Б-га...