«А всё Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец …», — сокрушался Фамусов

Почему-то всякий раз, посреди спешащей в деловой аритмии столицы, оказавшись на Кузнецком с его дорогими ароматами, кофейнями, витринами и неспешно плывущими вальяжными барышнями, всплывает эта Грибоедовская хрестоматийная школьная фраза. Горбатый, уклоном вниз до головокружения, с его московскими «проглядами», Кузнецкий всегда изыскан, старорежимно современен и так по-московски неповторим. Кажется, что здесь остановилось время, и, спустя годы, как в детстве, вновь возникает это счастливое, полное радостной тайны предвкушение «выхода в город» с красивой и нарядной мамой и растворения в многолюдной праздничной толпе. Сегодня никто уже и не вспомнит, что перекинутый через Неглинку мост получил свое название от кузнецов, поселившихся ещё при Иване Третьем для нужд расположённого неподалеку Пушечного двора. Канул в Лету и указ Екатерины Второй, повелевшей вести торговлю не только в Китай-городе, но и в других частях Москвы и подарившей рождение главной торговой улице. Всё позабыто. Но сквозь патину времени проступает, полнится шумом и расцветает красками, как на переводных картинках детства, тот самый старый и вечный Кузнецкий. Запруженный экипажами, пешеходами, с плывущими магазинами и витринами: Поль Буре (часы), Циммерман (ноты и музыкальные инструменты), Фаберже (ювелирные изделия), Вольф и Готье (книги), Мюр и Мерелиз (будущий ЦУМ) с его головокружительными готическими пролетами, дурманящий аромат французской кофейни «Сиу и Ко».

«Кузнецкий мост давно без кузниц,
Парижа пёстрый уголок,
Где он вербует русских узниц,
Где он сбирает с них оброк»
(Вяземский)

В неторопливых пролетках любезно раскланиваются знакомые, чуть колышутся взметнувшиеся гейзером плюмажи дамских шляп. Плывут сквозь столетия старинные фасады, крыши. И вот он, этот красавец дом: трехэтажный, с лепниной, львиными масками, разными по размеру окнами, коринфскими пилястрами и фисташковым благородным куполом. С флюгером, не ветром, а судьбой, указывающим единственно верный путь — путь процветания одного из крупнейших в Российской империи Банкирского дома братьев Джамгаровых. Кузнецкий мост, 6, ныне 12 — центральная контора банка с филиалами в Москве на Ильинке и в Петербурге на Невском. Когда-то чайный торговец Попов уступил его братьям, и вскоре здесь, кроме банка, заработала кондитерская, кофейня, открылся дом народного и детского чтения; на вернисажах выставляли полотна Айвазовского, выступали Жуковский и Тимирязев. И это о нём писал мой любимый Нагибин, сравнивая и сокрушаясь: «качество товаров значительно уступает дням джамгаровских пассажей».

Их, потомков и наследников основателя семейного дела Ивана Исааковича Джамгарова, было пятеро: Иван, Исаак, Афанасий, Николай и Агаджан. Родом из Шуши Елизаветпольской губернии, братья довольно быстро завоевали столицу, и вскоре не было в Москве отрасли, в которой не гремело бы их имя. Банкиры, члены советов и правлений всего на свете: Верхние торговые ряды на Красной площади (нынешний ГУМ), Московское товарищество резиновой мануфактуры («Красный богатырь»), акционеры банков, страховых компаний, нефтяных и золоторудных приисков. Так и тянет: «владельцы заводов, газет, пароходов». И, правда, выпускали газету, а вместо пароходов — военные эсминцы, минные крейсера, артиллерийские орудия и миноносцы (финансировали общества Путиловских заводов). Оборот одного банка, располагающего собственным капиталом в 5 миллионов рублей, только в 1911 году составил 1,4 млрд. Владели акциями Петербургского частного коммерческого банка в России и Франции, Ленского золотопромышленного товарищества, Брянского рельсопрокатного железоделательного механического завода, Товарищества нефтяного производства братьев Нобель; выдавали ссуды под ценные бумаги, и даже засоленные почвы Голодной степи, где произрастал хлопок, власти, отказав иностранному, отдали русскому Джамгаровскому капиталу. В своем городском особняке на Рождественском бульваре давали благотворительные обеды для богатых членов армянской диаспоры, и вырученные средства шли в Каспаровский приют, где престарелые и неимущие армяне получали полное содержание. Вынашивали идею единого армянского банка, куда должны были войти Кавказский банк Манташева и Тифлисский купеческий банк.

Но это всё ради прибыли, а для души… «Реки здесь нет, но зато имеется большой пруд, вырытый для своего удовольствия известным бывшим московским миллионером Джамгаровым. До сих пор этот пруд почему-то сохраняет фамилию этого капиталиста. На пруду лодочная пристань, купанье, и сам он соединен с рекой Яузой каналом, вырытым во времена Екатерины Второй… Старожилы говорят, что по этому каналу москвичи из Яузы получали воду». В 1898 году Удельное ведомство, владевшее принадлежавшими царской семье землями, в 10 верстах от Москвы разбило лесной массив на участки под дачи. И Лопахины-Джамгаровы создали свой «вишневый» рай на Лосином острове. На песчаном грунте в западной части, застолбив 5 участков, два из них подарили друзьям Исааку Левитану и Константину Коровину, на остальных построили дачи и стали сдавать внаем. Прозрачная река, дома в псевдорусском стиле, теннисный корт, трактиры, телефонная станция с будками-автоматами, водопровод, аптекарские магазины, галантерейные, чайные, хлебопекарни, летний театр, почта, лавки колониальных товаров. Перекрыв плотиной речку Ичку, разбили пруд с рыбалкой, купальнями и пляжем (его так и назовут Джамгаровским). Над проложенными в сосновом лесу тропами загорелись фонари. Заработал и по сей день действующий, но уже одетый в камень кинематограф. Через железную дорогу был переброшен мост, связавший обе части поселка. Издавалась ежемесячная газета «Лосиноостровские ведомости», и в 1905 году дачниками было создано общество благоустройства «Джамгаровка».

Член Совета Азовско-Донского Коммерческого и Нижегородско-Самарского земельного банков, московский купец 1-й гильдии, директор Московского страхового общества от огня, Исаак Джамгаров являлся еще и пожизненным почетным членом Попечительского Совета Московского мужского тюремно-благотворительного комитета, и каждый год к себе в Джамгаровку он вывозил под присмотр жены, сердобольной Екатерины Васильевны, детей заключенных. Голодных, тщедушных, чахоточных детей, лишенных материнского тепла, здесь ждали. Чистая постель, вкусная еда, свежий сосновый воздух, чтения в беседках, прогулки в лесу, купания, рыбалка, спектакли по вечерам, и вскоре далеко-далеко над прозрачным стеклом пруда разносился заливистый счастливый детский смех, которому отвечало далекое гулкое лесное эхо. Сюда в Джамгаровку везли на отдых воспитанников Городского сиротского приюта братьев Бахрушиных, детвору из приюта имени доктора Гааза, малышей из Елизаветинских Алексеевских ясель. Возил сюда своих подопечных и племянник Исаака Джамгарова, Степан Николаевич, добровольно ставший директором Яузского отделения Московского Совета детских приютов. Для них здесь были основаны земская и частная начальные школы, распахнули двери две гимназии, в честь 50-летия отмены крепостного права открылась публичная библиотека (801 том), и, будто благословляя и храня этот уголок Добра и Любви, вознеслись в небо две церкви — Троицы и Адриана и Наталии.

Но случилось непоправимое. В 1902 году, приехавший в Шушу на родину на торжественное открытие больницы, заложенной на его средства (благодарные шушинцы возвели его в почетные граждане города), Исаак Джамгаров был похищен своими же соотечественниками, требовавшими выплатить взнос на революционные нужды. Сославшись на отсутствие у себя требуемой суммы, он обещал принести деньги наутро и уехал первым поездом домой в Москву. Убийцы не простили, и вскоре произошло событие, потрясшее всю Москву и доставившее немало хлопот царской охранке. 16 декабря 1902 года газета «Московский листок» писала: «На паперти армянской Кресто-Воздвиженской церкви средь бела дня был убит кинжалом один из самых богатых москвичей, банкир Исаак Исаакович Джамгаров. Убийца — армянин, персидского происхождения, приказчик из Тифлиса»…

Он похоронен на Ваганьковском кладбище. В память об убиенном в канун 1905 года братья воздвигли Поминальный дом и создали капитал имени Исаака Джамгарова. По условию вклад должен был оставаться неприкосновенным, а процентами могли распоряжаться по усмотрению городского головы только городские попечительства о бедных. Но наступил 1917 год, и за 25 дней до Октябрьской революции, продав всю недвижимость, братья покинули родину…

«Боюсь не смерти я. О, нет!
Боюсь исчезнуть совершенно!», — писал Лермонтов

Не исчезли. И сегодня стоит, не согнувшись под бременем слёз и лет, на Ваганьковском Поминальный дом. Бежит вдоль реки мимо гаражей и складов маленькая, в 500 метров, улица «Джамгаровка». Плывут, отражённые в прозрачном стекле Джамгаровского пруда, облака. В Джамгаровском парке загорают, прогуливаются, играют, ловят рыбу, и далеко окрест, отраженный лесным эхом, разносится счастливый детский смех. Как и столетие назад, шумит в столичной круговерти Кузнецкий мост, и так же возвышается над ним тот самый Фисташковый купол, купол с указывающим перстом-шпилем. Туда, в небо, где сквозь вытянутые пальцами облака, как сквозь пять пальцев разжатой ладони, медленно моросит дождь…

Не могут люди вечно быть живыми,
Но счастлив тот, чьё будут помнить имя… Мы помним.